Служба Радости - Страница 81

Пас рукой, налетает резкий порыв ветра. Настоящий ураган ударяет ее в лицо, относит назад. Она сопротивляется, но проклятый колдун сильнее. Он поднимается, ветер достигает силы смерча. Света поскальзывается, падает, летит… удар в дерево. Позвоночник хрустит, горячий туман выходит из головы. Она видит: ветер отнес ее от Эстебана метров на двадцать. Цыган стоит посреди поля, красная струйка бежит из носа по лицу. Он улыбается.

Глава первая, подраздел третий: мертвые курьеры знакомятся с особенностями медицинского обслуживания триста тринадцатой эпохи

Жюбо сидел на переднем сидении машины, за окном мелькают далекие огни Воронежа. Манада расположилась позади, болтая обрубками ног. Лицо у мертвой глупое, даже глупейшее донельзя, словно ей это занятие доставляет удовольствие. Будто безумный коллекционер, она собирала на свою задницу увечия. Подумать только, не прошло и месяца, а ее уже сожгли дотла, изрешетили пулями, исполосовали ножами, сломали шею. Хорошее первое задание! И как же ей будет потом больно…

Машину пришлось украсть. Соня тормознула попутку, а Жюбо отключил водителя и затолкал в багажник. Сейчас шофер бьется там в бессильной злобе. Им повезло — готка умела водить. Да и вообще повезло, что встречная машина затормозила. Наверное, водитель принял Соню за представительницу панельной жизни. По пути от свалки до дороги они почти не говорили. Каждый погрузился в неприятные размышления, но глубже всех — Жюбо. Что теперь делать? Уже вторая попытка убийства провалилась полностью. И ладно бы Петя просто сбежал, курьеры лишились половины боевой единицы — Манады. Мертвая по-прежнему опасна, но куда меньше…

— А что вы будете теперь делать? — озвучила наболевшее Соня. Из всех она находилась в самом приподнятом настроении. Еще бы, увидеть такое!

— Поедем в Азов, — ответил Жюбо. — Только вот надо бы что-то сделать с Манадой.

— А что со мной делать? — подала голос мертвая. — Придется ждать, пока отрастут.

— Пройдет еще неделя, и тогда мы уже будем неопасны для Трохиных. Скоро мы начнем чувствовать. И особенно это относится к тебе. Все-таки ты находилась кругом ниже, так что и чувствительность у тебя будет выше.

— А у меня идея! — сказала Соня.

— Очень интересно будет послушать… — сказала Жюбо почти обреченно. Слабо верилось, что девочка скажет что-то умное, а если скажет — это будет позор для курьера. Жюбо почти тридцать лет работал в Службе Радости, уже думал, профессиональней его никого нет, а тут такой пинок под зад от какой-то семейки из отсталого периода обреченной эпохи.

— Манада рассказывала мне, что вас обработали каким-то обезболивающим?

— Не обезболивающим, а Обезболивателем, — Жюбо еле сдержался, чтобы не передразнить готку.

— А если вы воспользуетесь нашими болеутоляющими?

— У вас есть методы обезболить тело? — вмиг глаза мертвеца загорелись.

— Да. Специальные препараты в таблетках или уколами. Правда, не знаю, подействуют они на вас или нет. Ведь вы мертвые…

— Это не имеет значения, — отмахнулся Жюбо. — Когда действие Обезболивателя окончится, мы станем живее всех живых. Давай, рассказывай о болеутоляющих.

Соне пришлось поднапрячься, чтобы припомнить и, в конце концов, она выдала только морфий и трамал. Ну, это из сильных, всякие там солпадеины не в счет. От полученных сведений Жюбо чуть не подпрыгивал в кресле. Это надо же, в триста тринадцатой эпохе изобрели обезболивающие!

Как правило, человечество придумывает такие вещи в пик развития, а не в столь отсталом периоде. Болеутоляющие средства — тормоз нравственности, а нравственность — платформа для создания в обществе комфорта. В любом обществе человек должен понять, что его удовольствия не могут быть безграничны. Чтобы было так, какая-то часть общества обязана этих удовольствий недополучить, а это приведет к бунтам, восстаниям, смене предержащих удовольствия, но в результате безграничное 'щастье' просто перейдет в другие руки, и весь процесс будет повторяться снова и снова. Потому все человечество отказывается от части удовольствий, искусственно себя стесняет, создавая таким образом некий резерв. Появляются не только законы, но и правила. То, что исполняется просто потому, что считается правильным. И вроде бы это не надо исполнять, но стыдно поступать иначе — мораль не велит. И только ограничив себя не только внешне — законами — но и внутренне — правилами морали — люди могут перейти на следующую ступень развития — внутреннего самосовершенствования. Тут им потребуется разорвать все прежние связи с жизнью, природой, той же моралью. Все это надо, дабы отменить внешние ограничители вообще, чтобы правила стали абсолютными. Процесс этот долог и труден, а ведь человеку еще надо пить, есть, давать потомство. Вот тут и додумываются до лекарств, что выправляют здоровье, до пищи, где дневной запас нужных веществ умещается в пилюле, до клонирования, чтобы каждый смог вырастить и воспитать ребенка, а не только те, кому повезло влюбиться и жениться. И до болеутоляющих тоже додумываются, потому что нет лучшего стимулятора для развития общества, нежели боль, но нет большего тормоза для развития души, чем она же.

Что ж, триста тринадцатая эпоха подкинула очередной сюрприз — придумала болеутоляющие раньше положенного. Быть может, это и привело к (вырезано цензурой). А ведь здесь их еще несколько видов! Противоестественная эпоха, совершенно противоестественная. Ведь достаточно взглянуть на… да хоть на Манаду. Насколько полезна она для общества, как единица социума? А болеутоляющие еще и опасны — вызывают привыкание. И это не относительно безопасное привыкание, как с алкоголем… Впрочем, алкоголя в триста тринадцатой тоже подозрительно много, Жюбо видел его в каждом магазине, а ведь и это неправильно…