Служба Радости - Страница 57

— Вот-вот. Ты лучше вообще бы молчал, — усмехнулась девушка.

— Очень смешно. В силу всего вышеперечисленного, предлагаю идти тебе одной.

— Хорошо. — Манада поправила плечики платья. — Давай нож, я вернусь через пятнадцать минут. Она у меня имена внуков выдаст…

— Какой нож?! Все, хватит оставлять трупы! Иди и просто поговори. На вот тебе денег, если не станет говорить, попробуй всунуть взятку.

— Идти, говорить, да еще и без ножа! — притворно расширила глаза девушка. Ну, насколько позволяла натянутая до предела кожа. — Ты сильно преувеличиваешь мои способности.

Манада хмыкнула, взяла пачку денег и пошла к галерее. Жюбо смотрел на уходящую фигурку с сомнением. От былого изящества почти ничего не осталось. Шею скрывал шарф — иначе становились видны складки; металлический штырь и кучу булавок прикрывают волосы. На ней столько слоев одежды, можно подумать, она не стройняшка, а любительница поесть эклеров на ночь. Едва просматривающаяся хромота на обе ноги завершала антураж. Она шла, как будто подчеркивая грань между жизнью и смертью; ходячий мертвец, пришедший в мир живых, чтобы забрать с собой недостойных. И в то же время, она прекрасна!

Манада уже подходила к входу, когда бабка вышла из здания. Она рассмотрела подозрительно девушку и буркнула:

— Галерея закрыта.

— Простите, но я ищу свою подругу Свету.

Светлое имя тут же разгладило морщины на лице старушки. Манада не знала — да и как она могла? — подойди она к бабушке в нормальном обличии: стройной рыжеволосой красавицы, а не мешковатой, похожей на проститутку, женщиной с натянутой кожей, Валентина Петровна ни в жисть не открыла бы рта.

Дело в том, что Света принимала на работу, следуя определенным правилам. Мужчин — если те ложились с ней в постель; женщин — если не блистали красотой и устроенностью в личной жизни. Валентину Петровну, как и Свету, можно вполне использовать иллюстрацией понятия — 'личная жизнь не удалась'. Собственно, старушку еще можно использовать синонимом выражения 'старая дева'. Действительно старая, действительно дева. Всех подруг Света завела еще до того, как, по выражению брата, все изменилось. В прошлом некрасивые женщины образовывали кружок неудачниц во главе с силачкой Светой. Эдакое сверхфеминистическое общество — маленькое, зато сплоченное. И нынешняя Манада как нельзя лучше подходила к нему — такую уродину в кружок Светы Трохиной взяли бы на раз.

— А как тебя зовут, деточка? — спросила старушка, разглядывая неровные холмы грудей. Наметанный глаз сразу понял — грудь не настоящая, просто тряпки или вата. 'Бедненькая, наверное, грудь у нее, как у воробьихи', - подумала Валентина Петровна.

— Манада, — ответила мертвая, обдумывая то же, что в свое время Штирлиц из анекдота: не сболтнула ли она лишнего? Но опять попала в цель! Старуха тут же решила: родители у Манады из тех, что придумывают ребенку экзотическое имя, обрекая на мучения в школе. Нечто вроде Даздрапермы или Славсталины. Она представила, каково пришлось девушке в старших классах, тут же придумав как минимум пять неприличных склонений для 'Манада'.

— Светлана Васильевна уехала. У нас тут такое случилось! — Бабка сделала такие страшные глаза, что Манада едва не усмехнулась.

— Что? — Манада тоже округлила бельма — снова получилось плохо, слишком сильно Жюбо натянул ей кожу.

— Убийство!

— Светы? — Манада прикрыла рот ладонью и ахнула.

— Да не, мужика ее, — поморщилась старушка. — Да и как мужика — хахаля!

— Ну, хахаля не жалко, — отмахнулась Манада. Для любого другого такое заявление показалось бы, по меньшей мере, кощунственным, но старушка опять поставила девушке мысленный плюс. Ей не нравились Светины любовники, потому что в тайне Валентина Петровна немного завидовала.

— Но, как бы то ни было, нету ее здесь, золотце. Уехала.

— А куда? — Манада пыталась изобразить лицом страх, но вновь получалось плохо — знатно Жюбо ей кожу натянул, тут и лоб не наморщишь.

— Не знаю. Я звонила, телефон отключен.

— А что же мне делать? Я же к ней из самой Ухты приехала! У меня даже денег на обратную дорогу нет! Света обещала… — Слово 'Ухта' Манада узнала чисто случайно — просматривая атлас автомобильных дорог у ростовских знакомых. Зато все остальное: и опушенные плечи, и легкая грустинка в голосе, и голова, упавшая на ватную грудь — все плод холодного расчета мертвой курьерши. Как следствие результат — старухе захотелось ее удочерить.

— Милая ты моя, ну останавливайся у меня.

— Нет, я так не могу, — сказала Манада, припустив в голос гордости, а мысленно проклиная Жюбо, лишившего ее возможности давить на психику мимикой. А ведь раньше она могла такие вещи лицом делать! Удивление, сострадание, грусть, вожделение, блаженство, истерика — все это лицо изображало прекрасно. Она даже тренировалась, глядя на отражение в озере. — Я к Свете по приглашению приехала, а вас утруждать права не имею!

— Да это разве трудности? Пойдем, я тебя чаем напою, с малиной.

— Вы лучше, бабушка, скажите, где она быть может?

— Света? Ну, может, у братьев.

— А где братья?

— О-о-о! Братья-то у нее — крутизна! Один, директор завода в Азове, другой, в Воронеже тоже директор, чего, правда, не знаю…

— Тогда я к ним поеду!

— Милая, а если нету ее там…

— Все равно! Я из Ухты приехала, чтобы ее увидеть, и я увижу. Спасибо вам, бабушка, за доброту вашу.

Света поклонилась и, развернувшись, пошла к тополю, за которым прятался Жюбо. Старушка хотела остановить бедняжку, но решила — не стоит. Видно же, гордая девица; если что в голову взяла не отступится. 'Я и сама такой была!', - подумала билетерша, вздернула складчатый подбородок и пошла домой.